Михаил Петрович Лазарев
Будущий великий мореплаватель и флотоводец Михаил Петрович Лазарев родился 3 ноября 1788 года в имении своего отца, во Владимирской губернии.
Он был вторым из трех сыновей тайного советника Петра Гавриловича Лазарева. После смерти отца, указом императора от 25 января 1800 года было соизволено «умершего сенатора тайного советника Лазарева трех сыновей: 1-го, 2-го, 3-го — определить в Морской кадетский корпус». Так братья ступили из беззаботного радостного детства прямо во взрослую жизнь с ее зачастую тяжким трудом и невосполнимыми утратами.
Вскоре после поступления, дабы кадеты увидели хоть чуть-чуть настоящего моря, а их учителя понаблюдали бы, насколько воспитанники в ладах с морем, со своей будущей судьбой, небольшое одномачтовое суденышко, названием тендер, совершило переход из Петербурга в Кронштадт, и далее — в открытое море до Толбухина маяка, имея на борту новых воспитанников Морского корпуса. Некоторым море не глянулось, Михаила же очаровало. Безбрежный простор и власть над пространством навсегда вошли в его сердце.
Через три с небольшим года после поступления в корпус — 23 мая 1803 года — Михаил Лазарев производится в гардемарины; звание, дававшееся кадетам двух старших классов. Экзамены держали 32 человека. Лазарев оказался третьим: вкус к учебе пришел одновременно с солоноватыми брызгами Балтики: лишь много знающему многое доверяется.
Потом были учебные плавания по Балтийскому морю, а 10 сентября 1803 году гардемарин Лазарев вместе с семью товарищами, лучшими по успехам питомцами Морского корпуса, был командирован волонтером в Англию: постигать морскую премудрость, учась у людей, сделавших свою страну владычицей морей.
В рядах военно-морского флота Великобритании гардемарины оставались по 30 апреля 1808 года, исполняя все обязанности английских «мидшимпенов» (тех же гардемаринов), в том числе — и несение вахт помощниками офицеров.
После пяти лет чужбины Лазарев с товарищами возвращается на Родину, держит экзамены и получает звание мичмана — первый офицерский чин, хотя их товарищи, не попавшие в Англию, уже были офицерами российского флота с декабря 1805 года. Именно с 27 декабря этого года отныне — после успешных экзаменов — начал исчисляться офицерский стаж и вновь прибывших. Годы школярства кончились, наступило время учебы, где роль учителя исполняет сама жизнь.
Вскоре последовало и боевое крещение: Тильзитский мир России с наполеоновской Францией привел к войне с Англией. Воды Балтики стали ареной битв, в одной из которых шлюпка с «Благодати», на которой находился и молодой мичман, была захвачена англичанами. И снова Англия, правда, на этот раз Лазарев здесь в качестве пленника. К счастью, островное заточение длилось недолго: не прошло и года, как мичман вновь на родной палубе.
Но месяцы эти не прошли бесследно: с острова домой вернулся человек, много передумавший и решивший для себя, что отныне для него поражение от людей и природы возможно лишь в едином случае. В случае смерти.
Жизнь представляет ему возможность испытать себя. И Лазарев делами подтверждает верность своему выбору. Смелость и распорядительность, проявленные им осенью 1810 года при спасении потерпевших крушение кораблей, изумляет даже видавших виды закаленных морских волков; боевые действия в Отечественную войну в Рижском заливе и при осаде Данцига приносят ему заслуженную славу храброго боевого офицера. К осени 1813 года Лазарев — лейтенант флота, за его плечами тринадцать лет морской службы и одиннадцать кампаний.
Это послужило хорошей рекомендацией, когда руководству Российско-Американской компании, сфера влияния которой лежала в районе Аляски, Алеутских островов и Тихого океана, срочно понадобился капитан корабля «Суворов» для первого после победоносного окончания Отечественной войны плавания в Русскую Америку. В 1813 году Лазарев совершил плавание в Русскую Америку через Южную Америку и Австралию. 15 июля 1816 года «Суворов» вернулся в Кронштадт.
Прошло два года и Лазареву по-прежнему все еще лейтенанту флота, довелось принять участие в экспедиции в Антарктику, увенчавшейся открытием ранее неизвестного материка.
Для экспедиции было выделено два шлюпа со всем необходимым — «Восток» и «Мирный». Командир «Востока», он же руководитель и начальник экспедиции, капитан первого ранга М. И. Ратманов. Капитан «Мирного» — лейтенант М. П. Лазарев. Однако буквально почти сразу же выяснилось, что Ратманов болен и не сможет уйти в столь трудное плавание. Замена ему нашлась лишь за два месяца до начала экспедиции в лице капитана второго ранга Ф. Ф. Беллинсгаузена. В многомесячный же промежуток безвластия вся тяжесть подготовки упала на Лазарева. Дальнейшее показало, что с сей задачей он справился успешно.
Был проведен тщательнейший отбор снаряжения, продуктов и, конечно, людей. На каждую командную должность претендовали множество кандидатов, но Лазарев практически безошибочно — и это доказали долгие месяцы совместной работы — выбрал достойнейших.
Для экспедиции были составлены подробные инструкции: «Командирам судов Беллинсгаузену и Лазареву предписывается пуститься к югу на шлюпах «Восток» и «Мирный» и производить изыскания до отдаленнейшей широты, какой только они могут достигнуть, чтобы пройти сколько возможно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли… Имея целью приобретение полезнейших познаний о нашем земном шаре, производить полезные для наук наблюдения по геометрической, астрономической и механической части, определять изменения тягости, испытывать магнитную силу… Помимо перечисленного, во всех местах, кои посетят корабли, надо стараться узнавать нравы народов, их обычаи, религию, военные орудия, род судов, ими употребляемых, и продукты, какие имеются, также по части натуральной истории и прочее. Когда же случится побывать в местах, мало посещаемых мореплавателями и которые не были еще утверждены астрономическими наблюдениями и гидрографически подробно не описаны, или случится открыть какую-нибудь Землю или остров, не означенные на картах, то стараться как можно вернее описать оные… Везде, где случай и время позволят, стараться самим делать наблюдения о высоте морского прилива и сыскивать прикладной час… Особо старайтесь сделать полезными пребывание ваше во всех землях, принадлежащих России или вновь открыться имеющих, для будущих российских мореплавателей… Не упускать случая во всякое время делать исследования, замечания и наблюдения о всем том, что может споспешествовать успехам наук».
4 июля 1819 года шлюпы «Восток» и «Мирный» оставили за кормой Кронштадт. Отныне бесконечные дни и месяцы им предстояло лишь в своих товарищах черпать силу и мужество, преодолевать тоску по родине.
Шлюп «Восток» — водоизмещение 985 тонн, длина 39,5 метра, ширина около 10, осадка 4,5 метра. Экипаж 117 человек, включая самого Ф. Ф. Беллинсгаузена, старшего офицера — капитан-лейтенанта И. И. Завадского, лейтенантов И. Ф. Игнатьева, К. П. Торсона, А. С. Лескова, мичмана Д. А. Демидова, астронома профессора Казанского университета И. М. Симонова, живописца академика императорской Академии художеств П. Н. Михайлова.
Шлюп «Мирный» — водоизмещение 530 тонн, длина 36,5 метра, ширина 9,1, осадка 4,3 метра. Экипаж 73 человека, среди которых командир шлюпа Лазарев, лейтенанты Н. В. Обернибесов, М. Д. Анненков, мичманы И. А. Куприянов, П. Н. Новосильский, медик-хирург Н. Галкин, иеромонах Дионисий.
Первая остановка после кронштадских рейдов — Копенгаген, затем — Портсмут, далее уже Тенериф, что привольно и ласково раскинулся на просторах Атлантики. Затем — Бразилия и, наконец, — остров Южная Георгия, преддверие в Антарктику.
22 ноября шлюпы покинули Рио, 20 декабря увидели первый айсберг — визитную карточку Терра Инкогнито. За этот месяц было сделано немало. Неподалеку от Южной Георгии был открыт столь же мрачный и бесприютный островок, ставший отныне островом Анненкова — разумеется не за сходство характера лейтенанта с климатом его нового домена. Спустя несколько дней мировая картография обогатилась мысом Порядина (штурман «Востока»), мысами Демидова и Куприянова и залива Новосильского. Через два дня был открыт остров Лескова, а еще через день — острова Завадского и Торсона. Все они получили наименование островов маркиза де Траверсе — в честь морского министра.
На этих островках и на начинающих все чаще попадаться навстречу айсбергах чернели мириады пингвинов, в зябком бездонном небе метались тучи морских ласточек, буревестников и каких-то еще неведомых птиц, рядом с кораблями кругами носились пускающие ослепительные фонтаны киты.
По мере продвижения к югу портилась погода. Сырость проникала всюду. Кончалась питьевая вода, и ее начали добывать прямо из айсбергов. Топорами и кирками крошили покой монолитного льда. Туда, куда не могли дотянуться ловкие руки матросов, направляли ядра. Выстрелы гулко отдавались по всей округе. Но стреляли с опаской, ибо всем был памятен случай, когда бортовой залп по одной такой громаде разрушил весь ее верх, и она с шумом опрокинулась, явив перед моряками доселе бывшую в морской глубине изъеденную свою часть.
Потом моряки часто бывали свидетелями подобных катаклизмом, происходивших уже и без их участия — просто январь, пик антарктического лета. Суда юрко уворачиваются от наплывающих громад ледяных полей, вычерчивая причудливые кривые; вахтенные беспрерывно сбрасывают за борт снег, сыплющийся с хмарных небес сплошным навалом. Каждые полчаса скалывается с вант и такелажа лед. Недельные туманы, усугубляющие зловещие сюрпризы.
Корабли шли на юг.
Открыты Южные Сандвичевы острова, один из которых отныне становится островом Кука.
Так продолжалось до 16 января 1820 года, когда продвижение к югу стало невозможным — море кончилось, впереди по всему горизонту
господствовал один пейзаж — бесконечный высокий вал хмурых, сероватых, бугристых льдов.
Позднее Лазарев напишет своему постоянному корреспонденту А. А. Шестакову: «Шестнадцатого января достигли мы широты 690230S, где встретили матерой лед чрезвычайной высоты, и… простирался оный так далеко, как могли только достигать зрение, но удивительным сим зрелищем наслаждались мы недолго, ибо вскоре опять запасмурило и пошел по обыкновению снег… Отсюда продолжали мы путь свой к осту, покушаясь при всякой возможности к зюйду, но всегда встречали льдинный материк, не доходя 700.
5 февраля шлюпы вновь наткнулись на монолитный ледяной барьер — экспедиция вторично подошла к берегам Антарктиды. Дороги к югу не было, и Беллинсгаузен приказал повернуть на Север…
Зимовали в Австралии в порту Джексон, где корабли готовились к повторному походу в Антарктиду. 31 октября 1820 года шлюпы пустились в очередное плавание к Южному полюсу.
В первых числах декабря, когда экспедиция вошла в зону, где начали попадаться привычные уже всем айсберги, подули резкие северо-западные ветры. Все предвещало шторм — и он разразился. В течение нескольких дней продолжалась напряженная борьба со стихией. Корабли дрейфовали наудачу, зачастую оказываясь меж уходящих в необозримую вышину отлогих краев ледяных гор.
Но моряков ничего не могло остановить — стихия и благоразумие влекли их к северу, высокое безрассудство исследователей — на юг. В январе в самых первых числах был открыт остров Петра, а 17 января — Берег Александра I (по данным Лазарева — 68030 южной широты; 730100 восточной долготы).
Это подводило итог экспедиции: остров Петра, вновь открытый Берег, вкупе с открытиями прошлогодними — 16 января и 5 февраля — все они были составными частями, форпостами бывшей Терра Инкогнито, отныне — Антарктиды.
Отсюда двинулись к недавно открытым — в 1819 году англичанином Смитом — Южным Шетландским островам, где нанесли на карту острова с названиями: Бородино, Березина, Малоярославец, Полоцк, Смоленск, Ватерлоо и Лейпциг. Следующий день стал днем открытия островов Рожнова, Мордвинова, Михайлова, Шишкова и Трех братьев.
Путешествие заканчивалось — корабли взяли курс на Рио-де-Жанейро, оттуда в Лиссабон, Копенгаген, и, наконец, — Кронштадт!
Их не было дома 751 день. «Восток» и «Мирный» возвратились к родным причалам 24 июля 1821 года, совершив то, о чем мечталось многими и многими, долгие годы; самое крупное белое пятно с карты Земли было стерто.
5 августа того же года лейтенант Лазарев — в ознаменование заслуг, показанных им в их беспримерном плавании — минуя чин капитан-лейтенанта производится в капитаны 2-го ранга.
И уже в этом чине на тридцатишестипушечном фрегате «Крейсер» он вновь совершает плавание к самым дальним границам российским — в Русскую Америку.
1 сентября 1825 года Лазарев производится в капитаны 1-го ранга. Его посылают в Архангельск — ускорить постройку двух линейных семидесятичетырехпушечных кораблей «Азов» и «Иезекииль».
В 1826 году была создана коалиция Англии, Франции и России, направленная против Турции в поддержку восставшей Греции.
Эскадра контр-адмирала Гейдена при начальнике штаба М.П.Лазареве в составе «Азова», «Иезекииля», «Гангута» и «Александра Невского», четырех фрегатов — «Константина», «Елены», «Проворного», «Кастора» и корвета «Гремящего» отправилась в Средиземное море на соединение с английской и французской эскадрами.
2 октября у берегов Греции у острова Занте эскадры воссоединились. Общее командование принял старший по чину — английский вице-адмирал Эдуард Кодрингтон. Гейден и французский контр-адмирал де Риньи поступили в его распоряжение.
До образования единой англо-французско-русской эскадры под командованием Кодрингтона находились три линейных корабля, включая восьмидесятичетырехпушечный флагман «Азию», три фрегата, один шлюп, четыре брига — всего 456 орудий. Де-Реньи командовал тремя линейными кораблями, двумя фрегатами, одним бригом, одной шхуной. Общее количество пушек — 352; у Гейдена — 490 орудий. То есть объединенные эскадры располагали 1300 пушками.
Соединенный турецко-египетский флот внешне выглядел значительно более мощным: пять линейных кораблей, пятнадцать фрегатов, двадцать шесть корветов, одиннадцать бригов, пять брандеров несли на своих палубах 2106 орудий. Османы сосредоточили свои силы в Наваринской бухте — на западе Мореи, что усиливало их артиллерию за счет пушек Наваринской крепости и орудий на острове Сфактерия. В их распоряжении находился еще 31 транспорт.
Соотношение в живой силе — не считая гарнизонов крепостей и двадцатипятитысячного регулярного турецко-египетского войска, собранного главнокомандующим Ибрагим-пашой — порядка семнадцати с половиной тысяч у Кодрингтона и 21960 человек у неприятеля.
Оманы и не собирались выходить из бухты в открытые воды, батареи же на острове Сфактерия и другие береговые укрепления, вкупе со стоящими тут же брандерами закупоривали узкую горловину бухты, принуждая противника, входящего в нее кильваторной колонной по одному кораблю, проходить фактически сквозь строй.
Но союзники были настроены решительно. Впрочем, как и османы. Последняя попытка мирного разрешения конфликта — ультиматум, в котором союзное командование требовало прекращения военных действий против греков, был оставлен турками без ответа. И тогда объединенная эскадра решила войти в Наваринскую бухту.
8 октября 1827 года союзники начали втягиваться внутрь бухты. Турецко-египетский флот стоял громадным полукружьем в три линии: в первой — линейные корабли. Один конец полукруга упирался в Наваринскую крепость, другой — в батареи острова Сфактерия. Кодрингтон вел англо-французскую эскадру двумя правыми колоннами. Немного погодя Гейден должен был ввести свои корабли левой колонной.
Англичане прошли горловину бухты беспрепятственно, французский же корабль — пятый в линии — турки обстреляли, но ответа не получили: союзники втянулись внутрь в полном молчании. И также тихо «Азия» и следовавший за флагманом в кильватере еще один английский линейный корабль бросили якоря вблизи от двух турецких судов.
Почти тотчас от османского полукружья отделился брандер и начал красться к одному из французов. Попытка перехватить брандер по приказу английского вице-адмирала при помощи шлюпки кончилась печально: ее командир был застрелен стрелками, скрывавшимися внутри неприятельского суденышка.
Тогда «Азия» открывает плотный артиллерийский огонь по упорно приближающемуся турку. Его команда, запалив брандер, прыгает за борт, и плавучий факел несется на французский корабль «Тридант». Он уже начинает загораться, когда множество английских и французских шлюпок оттаскивают прочь полыхающего турка.
Кодрингтон делает последнюю попытку избежать кровопролития и посылает парламентера на корабль египетского адмирала. Но того расстреливают. И тут же египетский флагман открывает огонь по «Азии». «Азия» отвечает — жребий брошен, обратной дороги отныне нет, Наваринское сражение началось!
Союзникам с самого начала везет: египетский флагман — большой двухпалубный фрегат — после нескольких залпов англичан начинает как-то неуверенно вздрагивать от каждого попадающего в него ядра, крениться и неправдоподобно быстро уходит под воду.
Англичане и французы уже в гуще боя, а эскадра Гейдена под развевающимися андреевскими флагами лишь теперь втягивается в бухту во главе с «Азовом», несущим адмиральский флаг.
Корабль этот строился по чертежам известного инженера Курочкина, но и сам Лазарев привнес в него множество усовершенствований, особое внимание уделяя боевой мощи корабля и удобной, рациональной планировке внутренних помещений. На «Азове» его попечением была установлена строгая дисциплина и проводилось ежедневное учение по пушкам — раз и навсегда заведенный порядок, коего служащие на корабле всегда держались. Сейчас всему этому будет дан самый главный экзамен. Ради таких мгновений строятся корабли, воспитываются матросы, седеют капитаны.
На юте «Азова» — Гейден, Лазарев и старший офицер флагмана капитан-лейтенант Баранов. Перед их глазами разворачивается величественная картина кровопролитного сражения. Прямо напротив них — тройная боевая линия турецко-египетского флота. На ее флангах догорают напрасно запаленные брандеры. Пронзительный, с четко выраженным серным запахом плотный дым стелется по бухте.
Под полуэфемерным покровом этой своеобразной завесы «Азов» увлекает русскую эскадру вперед. Когда его мощный корпус выныривает из пелены на всеобщее обозрение, противник несколько мгновений находится в явном недоумении, но потом — видимо вспомнив предыдущие русские уроки, уроки Спиридова, Ушакова, Сенявина, сосредотачивает почти всю огневую мощь на русском флагмане.
Канонада разрывает барабанные перепонки. Если бы у офицеров и матросов «Азова» было хоть одно свободное мгновение осмотреться, то у них запросто могло бы сложиться впечатление, что все ядра осман летят в них. Что, собственно, почти соответствовало действительности, ибо противник, кроме обстрела «Азова» судовой артиллерией присовокупил к ней и залпы береговых батарей. Со всех сторон бухты черными молниями пролетали ядра, сходясь в одной точке — на русском флагмане.
Но он упорно и не особенно убыстряя ход, руководимый железной волей Гейдена и Лазарева, шел на предназначенное ему диспозицией место, имея в кильватере всю остальную русскую эскадру. «Азов» первым бросает якорь в заранее назначенной точке бухты, за ним — все остальные. И сразу же все они, до этого не отвечавшие ни на какие укусы турок, мощно включаются в общую симфонию боя.
И вновь «Азов» подает наглядный пример изумительной точности, быстроты и слаженности действий. Тренировки и учения, настойчиво внедряемые Лазаревым, не пропали даром: залпы следуют один за другим — сплошным ревущим потоком. Наводчики, не видя из-за порохового дыма и дыма горящих турецких судов перед собой цели, умудряются в считанные секунды, по указаниям сидящих на марсах и салингах сигнальщиков, так корректировать прицел, как будто противник у них сидит на открытой ладони, просматриваемый со всех сторон.
Ядра с «Азова» влетают в густое марево дыма, хмари и копоти, а в ответ оттуда доносятся хруст сминаемых в щепки бортов, вопли ужаса, боли и отчаяния, взрывы. Иногда вылетают огненные сполохи возгорающегося и догорающего противника.
Как бы в подтверждение действенности артиллерийских залпов «Азова» из-за непроницаемой завесы, разделяющей противников и позволяющей лишь ощущать присутствие неприятеля, практически не видя его, на русский флагман несется кажется горящий весь целиком огромный турецкий корабль. Для пушкарей с «Азова» это приятное зрелище — как-никак дело, можно сказать, собственных рук, но в то же время и чрезвычайно опасное: турок судя по всему нацелился непременно разделить свою судьбу с флагманом русской эскадры.
Капитан флагмана ловким маневром уклоняется от подобной чести, и турка несет дальше, на следующий в боевом построении русских за «Азовом» корабль — «Гангут». Но и командир «Гангута» Авинов не растерялся. По его приказу вытравили несколько саженей якорной цепи, и неприятель пролетает мимо. И через минуту-другую взрывается, осыпав русских горящими обломками.
«Азов» дерется сразу с пятью кораблями противника, тем самым давая большую возможность для маневра остальным судам эскадры Гейдена. Да и кораблям союзников, которые также, как и русские, дерутся стойко и мужественно, показывая умение и выучку.
Лазарев успевает командовать не только своим флагманом, но и координировать усилия всей русской эскадры.
Команда вела себя выше всяческих похвал. Артиллерист — лейтенант Бутенев был ранен в руку — осколок раздробил ему кость выше локтя. Отвергая уговоры, он уйдет с поста только после сердитого приказания Лазарева. Старшему офицеру «Азова» Баранову картечь вышибла передние зубы и сильно зацепила ногу. Наскоро перебинтовавшись, он командовал подразделением до конца боя. Лазарет и превратившаяся в операционную кают-компания не успевают принимать тяжелораненых, те, кто получил легкие ранения, просто оставались в строю, забывая зачастую сделать перевязку. Артиллеристы творили чудеса. Брандерная команда лейтенанта Нахимова ежеминутно бросалась в кипящую картечью воду и без раздумий своими шлюпками блокировала вражеские фелюги: ни один брандер, с помощью которых турки надеялись сжечь «Азов», до флагмана не дошел.
Подобным образом вел себя весь флот. Командир «Иезекииля» капитан первого ранга Свинкин с перебитыми картечью ногами все четыре часа боя переползал туда, куда призывал его воинский долг. Корабль эскадры де-Реньи «Бреславль» в один из самых трудных моментов боя закрыл собой «Азов», приняв на себя часть предназначавшихся ему залпов…
В шесть часов вечера на «Азове» склянки пробили отбой — сражение завершилось. И Гейден, и Кодрингтон, и де-Реньи отмечали с редким единодушием, что ярче всех проявились в Наваринском бою Лазарев и его «Азов». Действительно, факты — вещь упрямая: за четыре часа боя «Азов» уничтожил у неприятеля два фрегата, корвет, сбил восьмидесятипушечный корабль, который был брошен на мель и затем взорван, истребил двухдечный фрегат, на котором турецкий главнокомандующий Тагир-паша имел свой флаг.
Всего же союзники оставили неприятелю 8 корветов, 16 бригов и 23 транспорта. Все остальное было сожжено.
Победа далась нелегко — на русской эскадре выбыло из строя почти триста человек. И больше всех на флагмане — на «Азове». Его и наградили щедрее всех — он первым из всех боевых российских кораблей получил кормовой георгиевский флаг и вымпел, двухцветную ленту ордена Св. Георгия черно-оранжевой расцветки. Цвет порохового дыма и огня, коим никогда не сломить россиян. Цвета русской победы.
Награждение произошло 10 декабря 1827 года. В этот же день капитан 1-го ранга Лазарев стал контр-адмиралом. Правительства Великобритании и Франции наградили его высшими орденами своих стран.
Наварин принес Лазареву мировую славу, но он же послужил весомой причиной к очередной русской войне: Порта, в общем-то справедливо считая Россию главной виновницей своего морского разгрома, разорвала с ней все ранее заключенные договоры, объявив при этом ее же своим «исконным врагом». В ответ на это 14 апреля 1828 года османам была объявлена война.
Эскадра Гейдена и Лазарева, усиленная прибывшей из Кронштадта эскадрой контр-адмирала Рикорда, приняв решение о блокаде Босфора, сделала своей основной базой остров Порос, расположенный в Эгейском море. Русские корабли отрезали путь в Стамбул со стороны Дарданелл. Командующий русской армией на европейском театре военных действий И.И.Дибич перешел через Балканы и занял вторую столицу Оттоманской империи — Адрианополь. Русские войска приближались и к первой столице.
На Кавказе И.Ф.Паскевич также беспрерывно громил турок. Султан запросил мира. 2 сентября 1829 года был подписан Адрианопольский мир. Среди условий была обговорена и независимость Греции.
14 марта 1830 года во главе эскадры из 9 кораблей Лазарев вышел с Мальты в Кронштадт.
Здесь он и провел следующие два года своей жизни, состоя флагманом практической эскадры, совершая плавания с десантными войсками в Финляндию, осуществляя крейсерство в Ботническом заливе.
В феврале 1832 года он получает назначение на должность начальника штаба Черноморского флота. Ни для кого — тем более Лазарева — не было секретом, что должность сия временная, что в ближайшей перспективе — занятие поста главного командира Черноморского флота, на котором сейчас пребывает, страдая от старости, адмирал Грейг, тем не менее все же не покидающий своего поста. Назначение молодого, энергичного начальника штаба должно было политично намекнуть престарелому адмиралу на возможность давно заслуженного отдыха.
Вскоре после столь значительного для последующих судеб Черноморского флота назначения, в том же 1832 году, в Турецкой Империи началась домашняя война, грозившая перерасти в общеевропейскую: наместник Египта повел боевые действия против султана. И повел их столь успешно, что Порта затрещала по всем швам и, казалось, уже завтра начнется дележ турецкого наследства.
Но Стамбул не был намерен так легко сдаться на милость судьбы. Он предпринял весьма неожиданный ход и обратился за помощью против собственного вассала к Николаю I.
Российский император, не одобрявший ни в каком виде попытки подданных к изменению статуса кво, справедливо видя в них зачатки распада всего общественного организма, и не готовый к вооруженной борьбе с общеевропейской коалицией на развалинах Порты, дал свое согласие.
Предусматривалась защита проливов и Константинополя, противодействие перехода египетских войск на европейский берег и все иные меры помощи турецкому правительству. Возглавить морскую эскадру, действующую в рамках данных вопросов, предписывалось Лазареву. 23 ноября 1832 года состоялось его назначение в экспедицию с сохранением должности начальника штаба Черноморского флота.
Так что Лазарев параллельно с формированием эскадры в помощь султану Махмуду I продолжал заниматься и делами всего флота. А заняться было чем, ибо в Севастополе сложилась не совсем типичная для российских военно-морских сил ситуация.
Эту ситуацию во многом сотворила молодая жена старого адмирала Алексея Самуиловича Грейга — Юлия Михайловна, «прелестная Юлия», как ее называли офицеры: кто искренне, кто иронически желчно. Жена главного командира Черноморского флота — «первая дама королевства» в Севастополе — вкупе с обер-интендантом флота контр-адмиралом Критским, иными интендантами помельче, поставщиками материалов и купцами, сотворила хорошо сплоченную банду казнокрадов, в буквальном смысле растаскивающих все, что попадется на глаза.
Грейг, уставший от жизни, на все закрывал глаза, желая лишь одного, чтобы его не тревожили. Его и не тревожили, проворачивая все за его спиной и прикрываясь его авторитетом. Лазарев, найдя поддержку среди молодых энергичных офицеров, многих из которых он знал еще по Наварину и другим делам, повел борьбу с этими метастазами — бомбардируя донесениями Петербург и тут же, в Севастополе, делом доказывая на что способны энтузиасты, а не проворовавшиеся у казенного корыта чинуши.
Однако борьбу пришлось временно отложить, так как русский посланник в Турции и главнокомандующий всех русских вооруженных сил в Константинополе А.П.Бутенев срочно затребовал эскадру — египетские войска, несколько раз разгромив осман, приближались к столице Порты. И 8 февраля 1833 года Лазарев привел в Стамбул девять вымпелов, во главе со своим флагманом — восьмидесятичетырехпушечным линейным кораблем «Память Евстафия» с командой в 835 человек.
Однако послы Англии и Франции категорически потребовали вывода русских кораблей из Босфора, в противном случае угрожая поддержкой египетскому вассалу султана — паше Мехмет-Али. Турки согласились с ультиматумом. Из дипломатических соображений, не желая обострения отношений с Портой и европейскими дворами, Лазарева просили уйти из проливов и Бутенев, и командующий десантными войсками в Турции генерал-лейтенант Муравьев. Но Лазарев был непреклонен.
Сначала он ссылался на противные ветры, разыгравшиеся в Черном море и препятствующие его выходу из Босфора. Это была версия для турок, когда же свои принялись стращать его всеевропейской войной против России и монаршьим гневом, направленным лично на него, строптивого адмирала, Лазарев прямо заявил, что не может уйти, так как не способен действовать во вред интересам России. А в чем здесь ее интересы он видит весьма ясно.
И Лазарев оказался прав — посланники перехитрили сами себя, решив поставить на всех лошадей сразу. Французский посол Руссен, недавно подписавший документ говоривший, что Франция обязуется поддерживать Порту, написал письмо, из которого было ясно, что правительство Франции намеревается уступить трон в Стамбуле Мехмету-Али. Письмо перехватили и доставили султану. Уязвленный и напуганный, он снова бомбардирует Лазарева своими чиновниками, у которых теперь иная просьба — не выводить из проливов эскадру.
Лазарев искренне обещает удовлетворить эту просьбу и сообщает, что для ее лучшего выполнения он даже затребовал подкреплений. Вскоре, 24 марта, действительно, подошла эскадра контр-адмирала Кумани, а затем и третья — контр-адмирала Стожевского.
2 апреля 1833 года Лазарев получает чин вице-адмирала.
Он объединяет под своим командованием теперь десять линейных кораблей, пять фрегатов, два корвета, один бриг, два бомбардирских судна, два парохода и четыре транспорта. Здесь же размещен и десант в десять тысяч человек.
Подобная сила обратила намерения Мехмета-Али в сторону мира, и 26 июня в местечке Ункиар-Искелесси был подписан мирный договор. Согласно ему Порта обязалась закрывать Дарданеллы для враждебных России сил. Босфором же русские могли пользоваться по собственному усмотрению. Россия и Турция обязывались помогать друг другу в случае нападения третьих держав и при внутренних беспорядках.
Лазарев получил высший орден Порты — орден Луны и громадную, густо обсыпанную крупными бриллиантами, медаль.
8 октября 1833 года Лазарев вступил в исполнение обязанностей командира Черноморского флота, в каковой он и был утвержден 31 декабря следующего, 1834 года. Об этом времени сохранились воспоминания адмирала И.А.Шестакова, одного из воспитанников и последователей Лазарева, сына старинного друга Михаила Петровича, брата его адъютанта.
Ивану Алексеевичу было доступно многое в том миропонимании Лазарева, которое для прочих так до конца и не прояснилось. Поэтому на его свидетельства стоит сослаться и к ним, изреченным, прислушаться.
Итак, одним из неотложных дел по воссозданию подлинной боеспособности Черноморского флота посчитал Лазарев преследование греческого засилья — были корабли, где вся кают-компания разговаривала лишь по-гречески, «тем с большею ревностью, что нестрогие принципы местного греческого общества возмущали его как человека». Греки, по словам Шестакова, буквально «вползли» во флот, но, поскольку они «отделяли подданство от племенного происхождения», в военных делах полной веры им не было. «Поставленное между опасностью очутиться покинутым в час нужды, — объяснял мемуарист действия Лазарева, — теми на кого рассчитывало, или необходимостью принять общую меру, всегда несправедливую и вдобавок оставляющую невосполнимые пробелы, и выгодою иметь в своем распоряжении людей народных душою, никакое правительство не задумается употребить все возможные меры и средства к слитию расчлененных племен в одну национальность — и слово «обрусение», отданное ныне на поругание нашими злоумышленниками-консерваторами простякам-либералам, имеет глубокое значение. Это инстинктивный вопль государственного организма, полного средств и воли жить и чуящего как в его жизненные силы всачиваются по капле губительные соки».
Чистка назрела и из-за массового казнокрадства — вспомним — «прелестную Юлию» и Критского. Шестаков по этому поводу меланхолически отмечал: «Соблазнительная близость арсенала и адмиралтейства, доставлявших огромные средства, вместе с властию распоряжаться рабочею государственною силою, смешали понятия о частной собственности с казенною и ввели тот гибельный для России коммунизм, против которого и теперь еще как-то слабо ведут войну».
Привыкший всегда действовать решительно, командир Черноморского флота, военный губернатор Севастополя и Николаева, не колебался и ныне. Все ненужное флоту российскому было с оного выброшено и заменено надлежащим. Именно поэтому благодарная память потомков хранит имена тех, кто отдал всего себя державе, хранит имена лазаревцев: Нахимова, Корнилова, Истомина, Путятина, Лесовского, Унковского, Шестакова, Бутакова, Попова.
Лазарев строил множество малых кораблей и назначал их командирами совсем зеленых мичманов. Хлебнув романтики, приперченной ответственностью, молодой офицер уже никогда не был в силах расстаться с морем. Не бояться доверять и не стесняться спрашивать за порученное — таков был девиз адмирала. Он ввел очень строгую службу, во время которой не терпел фрондирующей самостоятельности, но допускал разбор действий начальствующих лиц в часы досуга на «мысе свободных размышлений», как тогда называли обрыв бульвара, — и преимущественно на Графской пристани. Уметь командовать и подчиняться, считал он, — двойное достоинство человека военного. И оно неразделимо. Отсюда его строгость, отсюда жесткое требование выполнения приказа — без рассуждения, без рассуждения по сути, но с непременным поиском оптимального решения. Отсюда и назначение лишь оперяющихся подчиненных на самостоятельные участки деятельности.
Подобная метода была не академической блажью-экспериментом, а суровой необходимостью. Постройка малых судов — не для тренировок зарождающихся адмиралов, а для прозаической крейсерской службы.
Крейсерство служило фактически единственным способом противодействия усилиям Турции и Англии активизировать на Кавказе борьбу против присоединения его к России. Горцы на Черноморском побережье Кавказа от своих далеко смотрящих вперед доброхотов получали все необходимое, дабы развернуть борьбу за независимость: соль, огнестрельное оружие и даже будущих предводителей из числа польских эмигрантов и иных племен авантюристов. За один лишь 1830 год к побережью прибыло до двухсот английских и турецких судов с подобного рода военными грузами.
Вскоре было решено — помимо крейсерства построить охранную береговую линию побережья, включающей в себя ряд укреплений, крепостей, фортов вдоль всего восточного берега Черного моря до границы с Турцией. Лазарев предложил десантировать строительные отряды и отряды охранения непосредственно на место постройки. С ним согласились, и он приобрел себе новые хлопоты.
Отныне на него возлагалось помимо реорганизации крейсерской службы от Анапы до границы с Портой и борьбы с контрабандистами и работорговцами еще и подготовка высадки десантов.
Десанты начали высаживаться, крейсерская служба укреплялась.
Это была очень тяжелая служба. Так, тендер «Струя» ушел под воду под массой льда. Был такой ветер, что рядом стоящие суда видели лишь пламя выстрелов со «Струи», не слыша их.
Почти все тридцатые годы при крейсерстве даже офицеры питались чайками и катранами — небольшими черноморскими акулами. Буйволы в основном почитались роскошью. Равно как и парусные бани — единственное развлечение моряков еще в 1837 году. Лишь со следующего года удалось наладить выдачу матросам теплой одежды, лимонного и имбирного соков. В таких условиях вымирали целые команды. И быстро удалялись с флота те, кто не выдерживал этого нечеловеческого напряжения, а у командующего не было времени на долгие душеспасительные разговоры. Зато оставшиеся знали, зачем они здесь. И что они здесь. Перед глазами был пример Лазарева, и лишние слова становились не нужны.
Командующий успевал везде: за четыре года — с 1836 по 1839, когда строительство линии завершилось — было осуществлено восемь крупных десантов. И пять из них под непосредственным командование Лазарева, рассчитывающего все с математической точностью и не допускающего ни единой ошибки. Офицеры, матросы и солдаты десанта до мельчайших деталей знали свои обязанности и работали без малейших сбоев, без суеты. Практически молча. Так, при Туапсинском десанте 12 мая 1838 года высадка отряда в девять тысяч при активном противодействии горцев заняла менее четырех часов.
Противодействие, не ограничивалось, лишь моментом десантирования: горцы постоянно совершали нападения на черноморские гарнизоны. В марте 1840 года несколько тысяч неприятеля обложили Михайловское укрепление, в котором находилось двести пятьдесят человек. Гарнизон дрался до предпоследнего человека. Последний — канонир Архип Осипов — спустившись в пороховой погреб, взорвал его, погибнув вместе с тремя тысячами черкесов. Блокгауз Вельяминовского гарнизона джигиты подожгли, обложив хворостом. Гарнизон сгорел, не сдавшись.
Люди умирали не только от пуль и огня, но и от болезней — на всем побережье к 1845 году подобного рода потери составили 2427 человек.
Таковы были условия службы. Как-то облегчить их, спасти кого можно, кому можно помочь — такие задачи стояли перед флотом и его командиром. Помимо множества других.
И поэтому с таким тщанием отбирались здесь люди, и отобранные были на вес золота; строились корабли, доки, пристани, строились целые улицы и города.
Неразвитый всесторонне человек не может быть хорошим моряком, считал Лазарев. И почти сразу же новый командующий затевает переустройство Морской библиотеки. В 1844 году она была закончена, но вскоре сгорела. Лазарев всегда был сдержан в своих чувствах, старался не выплескивать их на окружающих. Но тут он так написал об этом Николаю I, что тот срочно приказал возобновить библиотеку в прежнем виде, для чего отпустил сорок тысяч рублей.
Лазарев сделал из подчиненных своих младших друзей, с которыми он был добр, искренен, с которыми он делился своими планами и надеждами. И они, в свою очередь, никогда его не подводили, отвечая преданностью за все то, что делал он лично для них и для флота.
А сделано же было немало — к концу 1850 года флот на Черном море состоял из 212 кораблей: 16 линейных, 8 фрегатов, 13 военных пароходов, 55 легких парусных судов, 33 гребных судов, 14 портовых пароходов и еще 70 подсобных судов. Шло строительство еще двух линейных кораблей и одной шхуны.
Были изданы атлас Черного и Азовского морей, русская карта Средиземного моря. Велись работы по укреплению Севастополя как крепости: возводились батареи, сухие доки, новые казармы для матросов. Возникали новые улицы Севастополя. Организовано водоснабжение Николаева.
Отныне Черноморский флот был грозной силой, не дающей спокойно уснуть в Европе многим. И отныне же на долгие годы ко всякому слову из Севастополя, касаемо морской практики и судостроения, прислушивались особо.
Черноморский период Лазарева — его подлинно золотое время, когда ему почти все удается. Еще 10 октября 1843 года он за особые заслуги — они налицо! — был произведен в адмиралы. Незадолго до этого, он, старый холостяк, всегда отдававший себя без остатка лишь делу, женился на юной дочери капитана второго ранга в отставке Тимофея Ефремовича Фандерфлита — Екатерине Тимофеевне. Они жили душа в душу, растили детей — Татьяну, Анну, Александра, Петра и Николая, к несчастью, умершего в детстве. Под воздействием жены и детей Лазарев, адмирал, военный, привыкший командовать и умевший это делать, стал как-то даже мягче, душевнее. Словом, жизнь отмеряла все полной мерой.
Но отмеряющий на все имеет меру. Лазарев всегда работал истово, не взирая на усталость и недомогания. Так что поначалу и на боли в желудке он старался не обращать внимания, списывая их на обычную замотанность. Однако на сей раз все было гораздо серьезнее — рак желудка.
Адмирал долго крепился, все откладывая лечение, но в конце концов все же написал императору письмо с просьбой об отпуске по лечению. Николай Iоткликнулся тут же: «…я, озабочиваясь сохранением ценимой мною деятельной и полезной жизни вашей, не только дозволяю, но даже прошу последовать указаниям медиков не стесняясь нисколько лежащими на вас обязанностями».
Лазарев с женой и дочерью поехали в Вену к тамошним светилам. Родственники и друзья еще на что-то надеялись, сам Михаил Петрович — нет. Еще в Одессе врачи во время осмотра, говоря почему-то не по латыни, а по-французски между собой, не подумали, что больной может их понять и проговорились о безнадежности ситуации.
Он остался верен себе: в Вене, за несколько дней до смерти к нему пригласили окулиста — замучила боль в глазах. Но разговаривали они о лучших зрительных трубах, применительно к флоту.
Лазарев умер в ночь с 11 на 12 апреля 1851 года вдали от Родины — в Вене. Его тело привезли в Севастополь, город который он так любил и для которого так много сделал.
Флот и город отдали последнюю честь умершему адмиралу, нашедшему вечное свое успокоение в подвальном помещении Владимирского, или Адмиральского собора.
Юрий ЛУБЧЕНКОВ